Известный сербский исследователь канонического права епископ Никодим (Милаш) написал в своем толковании 19-го правила VI Вселенского Собора следующее: «Св. Писание есть слово Божие, открывающее людям волю Божию…» А святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил:

«…Читай Евангелие с крайним благоговением и вниманием. В нем не сочти ничего маловажным, малодостойным рассматривания. Каждая йота его испущает луч жизни. Пренебрежение жизни - смерть».

Один автор написал о Малом входе на Литургии: «Евангелие - здесь символ Христа. Господь явился в мир телесно, воочию. Он выходит на проповедь, на Свое земное служение и находится здесь среди нас. Страшное и величественное совершается действо - среди нас видимо ощутимо - Бог. От этого зрелища замирают в благоговейном трепете святые ангелы небесные. И ты, человече, вкуси этой великой тайны и преклони главу перед нею».

Исходя из всего вышесказанного, нужно понять, что Святое Евангелие - главная книга человечества, в которой заключена жизнь для людей. В нем содержатся Божественные истины, ведущие нас ко спасению. И оно само является источником жизни - словом, исполненным воистину силой и мудростью Господней.

Евангелие - это голос самого Христа. В символическом и духовном смысле при чтении Благовествования с нами говорит Спаситель. Мы будто бы переносимся во времени на цветущие галилейские равнины и становимся очевидцами воплотившегося Бога Слова. И Он говорит не только вселенски и вневременно, в общем, но и конкретно каждому из нас. Евангелие - это не просто книга. Это жизнь для нас, это родник живой воды и источник жизни. Она является одновременно и Законом Божьим, данным человечеству для спасения, и Тайной совершающейся этого спасения. При чтении Евангелия душа человеческая соединяется с Богом и воскресает в Нем.

Не случайно слово «евангелиос» переводится с греческого языка как «благая весть». Это обозначает, что благодатью Святого Духа в мире открылась новая весть-истина: для спасения человечества на Землю пришел Бог, и «Бог стал Человеком для того, чтобы человек стал богом», как сказал в IV веке святитель Афанасий Александрийский. Господь примирился с человеком, Он вновь исцелил его и открыл ему дорогу в Царствие Небесное.

И читая либо слушая Евангелие, мы встаем на эту небесную вертикальную дорогу и идем по ней в рай. Вот что такое Евангелие.

Поэтому очень важно читать Новый Завет каждый день. По совету святых отцов нам необходимо включить чтение Святого Евангелия и «Апостола» (Деяния святых апостолов, соборные Послания апостолов и четырнадцать Посланий святого первоверховного апостола Павла) в свое келейное (домашнее) молитвенное правило. Обычно рекомендуется следующая последовательность: две главы «Апостола» (некоторые читают одну главу) и одна глава Евангелия в день.

На мой взгляд, исходя из личного опыта, хочется сказать, что удобнее читать Священное Писание по порядку, т. е. с первых глав и до последних, а потом возвращаться. Тогда у человека сформируется целостная картина евангельского повествования, ощущение и понимание его непрерывности, причинно-следственных связей.

Нужно также, чтобы чтение Евангелия не было похоже на чтение беллетристической литературы типа «нога за ногу, поудобнее устроившись в кресле». Все-таки это должен быть молитвенный домашний богослужебный акт.

Протоиерей Серафим Слободской в своей книге «Закон Божий» рекомендует читать Священное Писание стоя, один раз перекрестившись перед чтением и три после.

Есть специальные молитвы, произносимые перед и после чтения Нового Завета.

«Возсияй в сердцах наших, Человеколюбче Господи, Твоего Боговедения нетленный свет, и мысленная наши отверзи очи, во евангельских Твоих проповеданий разумение, вложи в нас и блаженных Твоих заповедей страх, да плотския похоти вся поправше, духовное жительство пройдем, вся, яже ко благоугождению Твоему и мудрствующе и деюще. Ты бо еси просвещение душ и телес наших, Христе Боже, и Тебе славу возсылаем, со Безначальным Твоим Отцем и Всесвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». Ее тайно читает священник во время Божественной литургии перед чтением святого Евангелия. Она также помещена после 11-й кафизмы Псалтири.

Молитва святителя Иоанна Златоуста: «Господи Иисусе Христе, отверзи ми уши сердечныя услышати слово Твое, и разумети и творити волю Твою, яко пришлец есмь на земли: не скрый от мене заповедей Твоих, но открый очи мои, да разумею чудеса от закона Твоего; скажи мне безвестнея и тайная премудрости Твоея. На Тя уповаю, Боже мой, да ми просветиши ум и смысл светом разума Твоего не токмо чести написанная, но и творити я, да не в грех себе святых жития и словесе прочитаю, но в обновление, и просвещение, и в святыню, и в спасение души, и в наследие жизни вечныя. Яко Ты еси просвещаяй лежащих во тьме и от Тебе есть всякое даяние благо и всяк дар совершен. Аминь».

Молитва святителя Игнатия (Брянчанинова), читаемая до и после прочтения Священного Писания: «Спаси, Господи, и помилуй рабов Твоих (имена) словами Божественнаго Евангелия, чтомыми о спасении раба Твоего. Попали, Господи, терние всех их согрешений, и да вселится в них благодать Твоя, опаляющая, очищающая, освящающая всего человека во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».

По поводу последней от себя добавлю, что она также читается с присовокуплением главы из Святого Евангелия в какой-нибудь скорби или неприятности. На собственном опыте убедился, что очень помогает. И милосердный Господь избавляет от всяческих обстояний и неприятностей. Некоторые отцы рекомендуют читать эту молитву с евангельской главой каждый день.

Это «Беседы на Евангелие от Матфея» святителя Иоанна Златоуста; толкование на Евангелие блаженного Феофилакта Болгарского; «Толкование Евангелия» Б. И. Гладкова, высоко оцененное святым праведным Иоанном Кронштадтским; труды архиепископа Аверкия (Таушева), митрополита Вениамина (Пушкаря), Толковая Библия Ветхого и Нового Заветов Александра Лопухина, иные сочинения.
Припадем же, братия и сестры, сердцами, «алчущими и жаждущими правды», к чистому животворному роднику Священного Писания. Без него душа обречена на увядание и духовную смерть. С ним она расцветает, словно райский цветок, напоенный словесною живительною влагой, достойный Царствия Небесного.

Евангелие от Матфея (греч. Ευαγγέλιον κατά Μαθθαίον или Ματθαίον) - первая книга Нового Завета и первое из четырёх канонических евангелий. За ним традиционно следуют евангелия от Марка, от Луки и от Иоанна.

Основная тема Евангелия - жизнь и проповедь Иисуса Христа, Сына Божия. Особенности Евангелия вытекают из предназначенности книги для еврейской аудитории - в Евангелии часты ссылки на мессианские пророчества Ветхого Завета, имеющие целью показать исполнение этих пророчеств в Иисусе Христе.

Начинается Евангелие с родословия Иисуса Христа, идущего по восходящей линии от Авраама до Иосифа Обручника, названного мужа Девы Марии. Это родословие, аналогичное родословие в Евангелии от Луки, и их отличия друг от друга были предметом многочисленных исследований историков и библеистов.

Главы с пятой по седьмую дают наиболее полное изложение Нагорной проповеди Иисуса, излагающей квинтэссенцию христианского учения, в том числе заповеди блаженства (5:2-11) и молитву Отче наш (6:9-13).

Речи и деяния Спасителя евангелист излагает в трёх разделах, соответствующих трём сторонам служения Мессии: как Пророка и Законодателя (гл. 5 - 7), Царя над миром видимым и невидимым (гл. 8 - 25) и Первосвященника, приносящего себя в жертву за грехи всех людей (гл. 26 - 27).

Только в Евангелии от Матфея упоминаются исцеление двух слепцов (9:27-31), немого бесноватого (9:32-33), а также эпизод с монетой во рту рыбы (17:24-27). Только в этом Евангелии приводятся притчи о плевелах (13:24), о сокровище в поле (13:44), о драгоценной жемчужине (13:45), о неводе (13:47), о немилосердном заимодавце (18:23), о работниках в винограднике (20:1), о двух сыновьях (21:28), о брачном пире (22:2), о десяти девах (25:1), о талантах (25:31).

Родословие Иисуса Христа (1:1-17)
Рождество Христово (1:18-12)
Бегство в Египет Святого Семейства и возвращение в Назарет (2:13-23)
Проповедь Иоанна Крестителя и Крещение Иисуса (гл. 3)
Искушение Христа в пустыне (4:1-11)
Иисус приходит в Галилею. Начало проповеди и призвание первых учеников (4:12-25)
Нагорная проповедь (5-7)
Чудеса и проповедь в Галилее (8-9)
Призвание 12 апостолов и наставления им на проповедь (10)
Чудеса и притчи Христа. Проповедь в Галилее и окрестных землях (11-16)
Преображение Господне (17:1-9)
Новые притчи и исцеления (17:10-18)
Иисус идёт из Галилеи в Иудею. Притчи и чудеса (19-20)
Вход Господень в Иерусалим (21:1-10)
Проповедь в Иерусалиме (21:11-22)
Обличение фарисеев (23)
Предсказания Иисуса о разрушении Иерусалима, Своем Втором пришествии и восхищении Церкви (24)
Притчи (25)
Помазание Иисуса миром (26:1-13)
Тайная вечеря (26:14-35)
Гефсиманское борение, арест и суд (26:36-75)
Христос перед Пилатом (27:1-26)
Распятие и погребение (27:27-66)
Явления воскресшего Христа (28)

Церковное предание

Хотя все Евангелия (и Деяния) являются анонимными текстами, а авторы этих текстов не известны, древнее церковное предание считает таковым апостола Матфея, сборщика податей, последовавшего за Иисусом Христом (9:9, 10:3). Эта традиция засвидетельствована церковным историком IV в. Евсевием Кесарийским, который сообщает следующее:

Матфей первоначально проповедовал евреям; собравшись же и к другим народам, вручил им своё Евангелие, написанное на родном языке. Отзываемый от них, он оставил им взамен себя своё Писание

Евсевий Кесарийский, Церковная история, III, 24, 6

Цитируемый всё тем же Евсевием христианский писатель первой половины II в. Папий Иерапольский сообщает, что

Матфей записал беседы Иисуса по-еврейски, переводил их кто как мог

Евсевий Кесарийский, Церковная история, III, 39, 16

Это предание было известно также и св. Иринею Лионскому (II в.):

Матфей издал у евреев на их собственном языке писание Евангелия в то время, как Пётр и Павел в Риме благовествовали и основали Церковь

Св. Ириней Лионский, Против ересей, III, 1, 1

Блаженный Иероним Стридонский утверждает даже, что ему довелось видеть оригинальное Евангелие от Матфея на древнееврейском языке, находившееся в Кесарийской библиотеке, собранной мучеником Памфилом.

В своих лекциях по Евангелию от Матфея еп. Кассиан (Безобразов) писал: «Для нас вопрос о подлинности Евангелия от Матфея не имеет существенного значения. Писатель нас интересует, поскольку его личность и условия его служения могут объяснить написание книги».
Современные исследователи

В самом тексте Евангелия каких-либо указаний на личность автора не содержится, и, по мнению большинства ученых, Евангелие от Матфея не было написано очевидцами. Ввиду того, что сам текст Евангелия не содержит ни имени автора, ни каких-либо явных указаний на его личность, многие современные исследователи считают, что первое из четырех Евангелий написал не апостол Матфей, а другой, неизвестный нам автор. Есть гипотеза двух источников, согласно которой автор Евангелия от Матфея активно использовал материал Евангелия от Марка и так называемого источника Q.

Текст Евангелия с ходом времени претерпел ряд изменений, осуществить реконструкцию оригинального текста в наше время не представляется возможным.
Язык

Если считать свидетельства Отцов Церкви о древнееврейском языке оригинала Евангелия истинными, то Евангелие от Матфея - единственная книга Нового Завета, оригинал которой был написан не по-гречески. Впрочем еврейский (арамейский) оригинал утерян, в канон включён древний греческий перевод Евангелия, упомянутый у Климента Римского, Игнатия Антиохийского и других христианских писателей древности.

Особенности языка Евангелия указывают на автора, как на палестинского еврея, в Евангелии встречается большое количество еврейских оборотов, автор предполагает знакомство читателей с местностью и еврейскими обычаями. Характерно, что в списке апостолов в Евангелии от Матфея (10:3) имя Матфей помечено словом «мытарь» - вероятно, это знак, указывающий на смирение автора, ибо мытари вызывали у иудеев глубокое презрение.


I. Представление Царя (1:1 - 4:11)

А. Его родословие (1:1-17) (Лук. 3:23-28)

Матф. 1:1 . С первых слов своего Евангелия Матфей заявляет о центральной его теме и главном действующем лице. Это - Иисус Христос, и уже при начале повествования евангелист прослеживает Его прямую связь с двумя основными заветами, заключенными Богом с Израилем: Его заветом с Давидом (2-Цар. 7) и заветом с Авраамом (Быт. 12:15). Исполнились ли эти заветы в Иисусе из Назарета, и является ли Он обещанным "семенем?" Эти вопросы должны были возникать у иудеев прежде всего, и потому так подробно рассматривает Матфей Его родословную.

Матф. 1:2-17 . Матфей дает родословную Иисуса по официальному Его отцу, т. е. по Иосифу (стих 16). Ею обуславливается право Его на трон царя Давида через Соломона и его потомков (стих 6). Особый интерес представляет включение в родословную царя Иехонии (стих 11), о котором у Иеремии сказано: "Запишите человека сего лишенным детей "(Иер. 22:30). Пророчество Иеремии относилось однако к занятию Иехонией трона (и благословения Божия на царствование) в его дни. Хотя сыновья Иехонии так и не заняли царского престола, "царская линия" продолжалась сквозь них.

Однако, если бы Иисус был физическим потомком Иехонии, Он не смог бы занять престола Давида. Но из родословной, приведенной Лукою, следует, что физически Иисус происходил от другого сына Давида, а именно - от Нафана (Лук. 3:31). Опять-таки, поскольку Иосиф, официальный отец Иисуса, был потомком Соломона, го Иисус имел право на престол Давида и по линии Иосифа.

Матфей прослеживает родословную Иосифа от Иехонии через его сына Салафииля и внука Зоровавеля (Матф. 1:12). Лука (3:27) также упоминает Салафииля, отца Зоровавеля, но уже в родословной Марии. Свидетельствует ли в таком случае родословная, предлагаемая Лукой, что Иисус все-таки был физическим потомком Иехонии? - Нет, поскольку, по всей видимости, Лука имеет в виду других людей, носивших те же имена. Ибо Салафииль у Луки - сын Нирия, а Салафииль у Матфея - сын Иехонии.

Другим любопытным фактом в генеалогическом экскурсе Матфея является включение им в него четырех ветхозаветных женских имен: Фамари (Матф. 1:3), Рахавы (стих 5), Руфи (стих 5) и Вирсавии, матери Соломона (последняя названа по имени своего мужа - Урии). Право на включение этих женщин, как и ряда мужчин, в родословную Христа в каком-то смысле - сомнительно.

Ведь Фамарь и Рахава (Раав) были блудницами (Быт. 38:24; Иис. Н. 2:1), Руфь была язычницей-моавитянкой (Руф. 1:4), а Вирсавия была повинна в прелюбодеянии (2-Цар. 11:2-5). Возможно, Матфей включил этих женщин в родословную с той целью, чтобы подчеркнуть, что Бог избирает людей по воле и милости Своей. Но, может быть, евангелист хотел напомнить иудеям вещи, которые поубавили бы их гордость.

Когда в родословной появляется имя пятой женщины, Марии (Матф. 1:16), происходит некая существенная перемена. До стиха 16 во всех случаях повторяется, что такой-то родил такого-то. Когда же речь заходит о Марии, то говорится: от которой родился Иисус. Этим ясно указывается, что Иисус был физическим ребенком Марии, но не Иосифа. Чудесное зачатие и рождение описано в 1:18-25.

Матфей очевидно не перечисляет все звенья в родословной цепи между Авраамом и Давидом (стихи 2-6), между Давидом и переселением в Вавилон (стихи 6-11) и между переселением и рождением Иисуса (стихи 12-16). Он называет лишь по 14 поколений в каждом из этих периодов времени (стих 17). По иудейской традиции и не требовалось перечисления каждого имени в родословной. Но почему Матфей называет именно по 14 имен в каждом периоде?

Пожалуй, наилучшее объяснение кроется в том, что согласно еврейскому значению чисел имя "Давид" сводится к числу "14". Нужно отметить, что в промежутке времени от переселения в Вавилон до рождения Иисуса (стихи 12-16) мы видим только 13 новых имен. Многие богословы полагают в этой связи, что имя Иехонии, будучи повторено дважды (стих 11 и 12), как раз и "дополняет" имена, перечисленные в этом периоде, до "14".

Родословная, предлагаемая Матфеем, отвечает на важный вопрос, который по праву могли бы задать иудеи в отношении Того, Кто претендовал бы на престол царя иудейского: "Действительно ли Он является законным потомком и наследником царя Давида?" - Матфей отвечает: "Да!"

Б. Его пришествие (1:18 - 2:23) (Лук. 2:1-7)

1. ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ (1:18-23)

Матф. 1:18-23 . Тот факт, что Иисус был сыном только Марии, как это следует из родословной (стих 16), требует дальнейшего объяснения. Для того, чтобы лучше понять сказанное Матфеем, нужно обратиться к древнееврейским брачным обычаям. Браки заключались в той среде путем оформления брачного контракта родителями жениха и невесты. По достижению ими взаимного соглашения жених и невеста становились в глазах общества мужем и женою. Но они не жили вместе. Девушка продолжала жить у своих родителей, а ее "муж" - у своих, в продолжении целого года.

Целью такого "периода выжидания" было доказать верность обету непорочности со стороны невесты. Окажись она в этот период времени беременной, доказательство ее нечистоты и возможной физической неверности мужу было бы налицо. В таком случае брак мог быть расторгнут. Если же годичное ожидание подтверждало чистоту невесты, жених приходил за нею в дом ее родителей и в торжественной процессии уводил ее в свой дом. Только тогда начинали они совместную жизнь, и брак их становился физической реальностью. Читая повествование Матфея, все это и нужно иметь в виду.

Мария и Иосиф как раз находились в таком годичном периоде ожидания, когда оказалось, что она имеет во чреве. Между тем, физической близости между ними не было, и Мария хранила верность Иосифу (стихи 20,23). Хотя о чувствах Иосифа в этой связи не сказано, не трудно себе представить, как сильно он был огорчен.

Ведь он любил Марию, и вдруг оказалось, что она беременна не от него. Свою любовь к ней Иосиф явил на деле. Он решил не поднимать скандала и не вести свою невесту на суд перед старейшинами у городских ворот. Если бы он это сделал, то Марию скорее всего побили бы насмерть камнями (Втор. 22:23-24). Вместо этого, Иосиф решил тайно отпустить ее.

И вот тогда Ангел Господень явился ему во сне (сравните Матф. 2:13,19,22) и сообщил ему, что родившееся в ней есть от Духа Святого (1:20 сравните с 1:18).

Ребенок, находившийся во чреве Марии, был совершенно необычным Ребенком; Сыну, которого она родит, Ангел повелел Иосифу дать имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их. Эти слова должны были напомнить Иосифу Божие обещание о спасении народа посредством Нового Завета (Иер. 31:31-37). Ангел, не названный тут по имени, дал также понять Иосифу, что все это произойдет в соответствии с Писанием, поскольку еще за 700 лет до того пророк Исаия провозгласил: "Се, Дева во чреве приимет и родит Сына…" (Матф. 1:23; Ис. 7:14).

Хотя ученые, исследующие Ветхий Завет, до сих пор спорят о том, следует ли еврейское слово "алма", употребленное пророком Исаией, переводить как "дева" или как "молодая женщина", Бог ясно показал, что речь там шла именно о "деве". Дух Святой внушил переводчикам Ветхого Завета на греческий язык (Септуагинта) употребить тут слово партенос, которое означает "дева", "девственница". Чудесное зачатие Марией Иисуса совершилось во исполнение пророчества Исаии, и ее Сын явился как истинный Еммануил (что значит: с нами Бог).

Получив откровение, Иосиф избавился от чувства неуверенности и страха и взял Марию в свой дом (Матф. 1:20). Возможно, среди соседей пошли тогда кривотолки и сплетни, но Иосиф знал, что произошло на самом деле, и в чем воля Божия по отношению лично к нему.

2. ЕГО РОЖДЕНИЕ (1:24-25)

Матф. 1:24-25 . Итак, проснувшись после этого сновидения, Иосиф повиновался тому, что ему было сказано. В нарушение традиции он тут же принял Марию в свой дом, не ожидая, пока окончится годичный срок "обручения". Вероятно, он исходил из того, что будет лучше для нее в ее положении. Он принял ее как жену свою, стал заботиться о ней. Однако в супружеские отношения с нею не вступал, пока она не родила Сына Своего первенца.

Матфей ограничивается лишь сообщением о рождении Младенца и о том, что дали Ему имя Иисус. У Луки, врача по профессии (Кол. 4:14), о рождении Сына говорится чуть подробнее (Лук. 2:1-17).

1

Благовестие (Евангелие) , евр. [бесора], греч. euaggelion . Еврейская лексема обозначает в различных книгах ВЗ радостное известие, — например, о внезапном отступлении осаждавших врагов (4 Цар 7: 9). Греческая лексема с самых древних времен означала награду, причитающуюся вестнику за хорошую весть, а также связанное с такой вестью благодарственное жертвоприношение, празднество и т. п. Интересно употребление этого существительного в контексте идеологической сакрализации Римской империи; в таком контексте, а именно, в приложении к «вести» о дне рождения императора Августа, оно встречается в грекоязычной надписи из Приены (Die Inschriften von Priene, ed. F. Hiller v. Gaertringen, Berlin, 1906, S. 105, 40; ср. H.А. Машкин , Эсхатология и мессианизм в последний период. Римской республики, «Известия АН СССР. Серия истории и философии», т. III, 1946, с. 457—458). Известный католический теолог. Эрих Пшивара даже предлагал переводить слово Euaggelion как «Reichsbotschaft» («Весть Царства [Божия]»). Нет сомнения, что для новозаветного употребления этой лексемы важны актуальные бытовые коннотации, связанные с понятием высочайшего манифеста, объявляющего, скажем, прощение долгов, освобождение от налогов и т. п. (ср. комм, к Мк 1: 4—5); но все же на первом месте — влияние семантики Септуагинты, передающей глагол [басар] и существительное [бесора].

Господь . Греч. KurioV , церк.-слав. Господь , лат. Dominus и прочие соответствия в традиционных и отчасти новых переводах передают весьма различные еврейско-арамейские лексемы с разными семиотическими функциями, что может создавать затруднения у читателя: привыкши к тому, что слово «Господь» резервировано для обозначения Бога, он читает, например, в Синодальном переводе, как к Иисусу обращаются «Господи», притом не только ученики, но и люди, еще не уверовавшие в Него, а покамест всего лишь вежливо обращающиеся к Нему как к известному наставнику или к целителю, от которого надеются получить помощь. Ситуация особенно остра именно в русском языке, различающем средствами т. н. диглоссии сакральное «Господь» и мирское «господин», — в то время как англ. «Lord», нем. «Herr» и аналогичные существительные в других западных языках совмещают оба значения.

Евр. [адонай], укореняющееся в устной практике как передача табуированного для произнесения Тетраграмматона YHWH, столь же однозначно обозначает Бога, как церк.-слав. «Господь» в русском узусе; напротив, его дублет [адон] употребляется в мирском смысле «господин». Евр. [рабби], не раз транслитерируемое в евангельских текстах (’Rabbi «Равви», например, Мк 9: 5; Мт 26: 25, 49), эксплицитно разъясняемое в Ио 1: 38 словом «учитель» (didaskaloV ), но этимологически связанное со значением множества — величия, и притом находившееся тогда, по-видимому, в стадии семантического становления, в принципе могло также передаваться все тем же существительным kurioV . Что касается арамейского языка, то в его лексической системе слово [мара] могло употребляться и в применении к человеку, и «абсолютно», как именование Бога; второе особенно характерно для Кумранских текстов. В известном таргуме на Книгу Иова оно фигурирует как субститут и эквивалент не только и не столько Тетраграмматона, сколько (в ст. 24: 6—7, соответствующих 34: 12 оригинала) Божьего Имени «Шаддай» («Крепкий»).

Важный нюанс, к сожалению, не поддающийся прямой передаче на русский язык, — наличие или отсутствие артикля. В отличие от русского языка, и в древнегреческом языке, и в семитских языках артикль имеется.

См. F. Hahn , The Titles of Jesus in Christology: Their History in Early Christianity, N. Y. — Cleveland, 1969, p. 73—89; J.A. Fitzmyer S. J . Der semitische Hintergrund des neutestamentlichen Kyrios-Titels, in: Jesus Christus in Historie und Theologie: Neutestamentliche Festschrift fur H. Conzelmann zum 60. Geburtstag, Tubingen, 1975, S. 267—298 (пересмотренный вариант: J.A. Fitzmyer S. J ., A Wandering Aramean: Collected Aramaic Essays, «Society of Biblical Literature», Chico, California, 1979, p. 115—142).

Крещение , греч. baptisma или baptismoV букв. «погружение»; это этимологическое значение (безотносительно к тому, всегда ли крещение в практике начального христианства производилось через погружение) стимулирует в связи с крещением образность мистериального погружения в глубину возрождающей смерти, особенно характерную для апостола Павла (например, Рим 6: 3: «Все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились» ; Кол 2: 12: «Быв погребены с Ним в крещении, в Нем вы и совоскресли верою…» ); впрочем, уже в словах Христа (Мт 20: 22—23: «В силах ли вы пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым. Я крещусь?» ). Как это ни парадоксально, именно такие коннотации слова baptisma наряду с другими соображениями побудили нас, в отличие от ряда современных русских переводчиков, удержать его традиционную русскую передачу: в самом деле, в современном русском языке, даже мирском, слово «крещение» (например, в составе идиомы «боевое крещение») скорее способно передавать атмосферу внушающего трепет и выводящего по ту сторону смерти посвящения, чем «погружение» или тому подобные лексемы.

Христианское понятие таинства крещения, укорененное в евангельских событиях крещения Христа в водах Иордана и Его крестной смерти, имеет подготовившую его предысторию. Ветхозаветная практика, как и религиозная практика едва ли не всех народов, знала ритуальные омовения после состояния нечистоты: «и омоет тело свое водою, и будет чист», — читаем мы вновь и вновь в целом ряде различных мест Пятикнижия. Омываться должны были священники перед исполнением своих обязанностей: «Аарона и сынов его приведи ко входу в Скинию Собрания, и омой их водою» (Исх 29: 4). особое значение ритуала инициации приобретало омовение т. н. прозелитов ([гер]), т. е. язычников, по их воле принимаемых в общину Израиля и перед этим очищаемых от своей языческой скверны. Хотя омовение это по случайности ни разу не упоминается в ВЗ, есть основания быть уверенными в том, что во всяком случае ко временам. Христа оно существовало и притом воспринималось в смысле, близком к сакраментальному (см. The Interpreters Dictionary of the Bible: An Illustrated Encyclopedia, Nashville & New York, 1962, v. I, pp. 348—349; H . H . Rowley , Jewish Proselyte Baptism and the Baptism of John, «Hebrew Union College Annual», 15, 1940, pp. 313—334). За этим обычаем стоит восприятие всякого язычника как лица, ритуально оскверненного самым фактом своей принадлежности к язычникам, т. е. участием в языческих культах, несоблюдением обязательных для еврея нравственных и обрядовых норм повседневной жизни и т. п.; поэтому вполне логично начать его приход к Богу Израиля с ритуального омовения (порой допускалась мысль, что омовение прозелита делает для него необязательным обрезание, ибо как бы включает его в себя, ср. мнение рабби Йехошуа в Jebamoth 46. а; но обычно омовение следовало за обрезанием — и во времена Храма предшествовало жертвоприношению). Следующим шагом было крещение, практиковавшееся Иоанном, получившим от своей деятельности свое прозвание «Крестителя»; оно распространяет взыскательное требование нового покаянного очищения наравне с язычниками на самих иудеев, даже на таких блюстителей своей ритуальной чистоты, как фарисеи и саддукеи. При этом сам. Иоанн видит в совершаемом им обряде только прообраз будущего (Мк 1: 8, ср. Мт 3: 11, Лк 3: 16).

Покаяние , евр. [тешува], букв. «возврат», греч. metanoia , букв. «перемена ума, перемена мыслей». Ввиду семантики еврейской лексемы (возможно, определившей метафорику притчи о Блудном. Сыне Лк 15: 11—32, где грешник именно возвращается к отцу), да и греческого ее соответствия, приходится задуматься над тем, не лучшим ли переводом было бы «обращение» (разумеется, не в тривиальном смысле перехода в другую религию, а в более духовном смысле прихода или возвращения к углубленному религиозно-нравственному сознанию). В.Н. Кузнецова переводит metanoeisqe «вернитесь/возвратитесь к Богу», что сохраняет смысл еврейского слова, но уже выходит за пределы условий игры, заданных словами на титульном листе: «перевод с греческого»: это перевод не с греческого, да и не совсем перевод, поскольку для ясности приходится добавить отсутствующее в подлиннике «к Богу». Мы оставили традиционный перевод.

Притча , евр. [машал] «пословица, присказка, уподобление, сравнение», греч. parabolh букв. «брошенное возле» — важнейший жанр библейской литературной традиции. Границы этого жанра было бы неразумно представлять себе столь же определенно выясненными, как границы фиксированных жанровых форм в античной или тем более новоевропейской теоретико-литературной рефлексии. Притча вполне может иметь более или менее развитый нарративный сюжет, но может, напротив, являть собой лишь мгновенное сравнение, уподобление; в конечном счете у нее есть только один необходимый и достаточный признак — иносказательный смысл.

Царство Божие , Царство Небесное (греч. basileia tou Qeou или basileia twn ouranwn , евр. [малхут hашамайим]), эсхатологически окрашенное обозначение долженствующего состояния вещей, вызволения людей и всего мира из узурпаторской тирании «князя мира сего», восстановления отеческой власти Бога, прорыва будущего эона. Второй вариант этого обозначения, вполне синонимичный первому, был порожден склонностью благочестивых евреев избегать в своей речи употребления слова «Бог», чтобы возможно полнее соблюсти заповедь: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставляет без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх 20: 7). Если табуирование т. н. Тетраграмматона («четверобуквенного» имени YHWH), произносимого единожды в год, в день Йом-Хакипурим (Йом-Кипур), в самой заповедной части Храма («Святая святых»), самим первосвященником, который должен был готовиться к этому, как к смерти, стало всеобщим и абсолютным, то описанная тенденция, в известной мере аналогичная этому табу, сохраняла факультативность, но как раз в лексике религиозного дискурса проявлялась все определеннее. С этим связано Расширение количества субститутов, заменявших слово «Бог» и вытеснявших его из употребления. Сюда относится, наряду со словами «Сила» ([гевура]), «Место» ([маком]), также и слово «Небеса» ([шамайим]). Характерно, что Мт, предположительно обращающийся к еврейскому читателю, употребляет оборот, понятный каждому набожному еврею, но загадочный для язычника, в то время как Мк, обращающийся к христианам из язычников, предпочитает дешифровывать эту загадку.

Сын Божий . В контексте христианского вероучения, разработанного в святоотеческую эпоху, это словосочетание имеет абсолютно онтологический смысл. В контексте наших комментариев необходимо обратить внимание на другую сторону дела: расхожее и соблазняющее удобопонятностью представление, что именование «Сын Божий», как будто бы даже вербально несовместимое с ветхозаветным монотеизмом, пришло из языческой эллинистической культуры, не имеет достаточных оснований. Обстоятельная полемика против него: Matthew. A New Translation with an Introduction and Notes by W.F. Albright and CS. Mann, Garden City, New York, 1971, pp. 181, 194—195 и др. Уже в Пс. 2: 7 изображено усыновление Богом царственного Помазанника: «…Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя» . Пс. 88/89: 27—28: «Он будет звать Меня: Ты отец мой, Бог мой и твердыня спасения моего! Я сделаю его первенцем, превыше царей земли» . Корни подобной образности уходят в древнесемитскую лексику, связанную с идеей сакрального царства (ср. R.Е. Hansen , Theophorous Son Names among the Aramaeans and Their Neighbors, Johns Hopkins University, 1964). Поэтому нет никаких препятствий для того, чтобы представить себе как реальную в контексте еврейской традиции возможность — позитивное или негативно-ироническое употребление формулы «Сын Божий» и его эквивалентов («Сын Бога Вышнего» Мк 5: 7, «Сын Благословенного» 14: 61). Ср. также комментарий к Мк 1: 1 и к только что названным местам текста.

Сын Человеческий . Постоянное самообозначение Христа, характерное для Его речи и примечательным образом не воспринятое богословской лексикой раннего христианства. Его семантика многозначна. С одной стороны, арамейский оборот [бар энаш] мог означать просто «человек» (в соответствии с расширенной функцией лексемы «сын» в семитской семантике, ср. комм, к Мк 2: 19), и в этом значении оказываться синонимичным местоимениям 3-го лица «он, некто», или, как в этом контексте, местоимению 1-го лица «я». С другой стороны, этот же оборот означал и «Человек», так сказать, с большой буквы; постольку он был пригоден для контекстов мистических и эсхатологических. Весьма важным было место Дан 7: 13—14: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится» . В таком употреблении словосочетание «Сын Человеческий» становилось мессианским именованием, и притом особо эмфатичным, предполагающим для Именуемого сверхземное, мистическое, едва ли не божественное достоинство. Именно в качестве такового оно многократно употребляется в апокрифической Книге Еноха, сохранившейся как целое в эфиопской версии (ее фрагменты на арамейском языке были найдены в Кумране); хотя она не вошла в канон, она пользовалась в святоотеческие времена определенным уважением, и бл. Августин допускал, что она «в значительной мере» является боговдохновенной (De Civ. Dei XV, 23; XVIII, 38). Там мы читаем, в частности: «И там я увидел Ветхого днями, и глава Его была бела как лен; и с Ним был еще Некто, чей лик имел человеческое обличие, и лик Его был исполнен благодати […]. И я спросил одного из святых ангелов […] об этом. Сыне Человеческом, кто Он, и откуда Он, и почему Он пришел вместе с Ветхим днями. И он ответил мне и сказал мне: „Это Сын Человеческий, в Котором правда, и с Кем правда пребывает; он откроет все сокровища утаенные, ибо Господь духов избрал Его, и по причине праведности удел Его препобедил все пред лицом. Господа духов во веки“…» (XLVI, 3); «…И в час тот оный Сын Человеческий был поименован в присутствии Господа духов, и Его имя поименовано пред лицом. Ветхого днями. Прежде, нежели солнце и созвездия были сотворены, прежде, нежели звезды небесные были устроены, имя Его было поименовано пред лицом. Господа духов. Он будет посохом для праведных и святых, чтобы они опирались на Него и не падали, и Он будет светом народов, и Он будет упованием тех, чье сердце скорбно» (XVIII, 2—4); «…От начала был Сын Человеческий сокрыт, и Вышний сохранял Его в присутствии силы Своей, и открывал Его только избранным. […] И все цари могучие и превознесенные, и те, кто правит сушей земной, падут перед. Ним на лица свои и воздадут Ему поклонение…» (LXII, 7, 9); «И отныне не будет ничего тленного, ибо Сын Человеческий явился и воссел на престол славы Своей, и всякое зло прейдет и удалится от Его присутствия; и слово того Сына Человеческого будет сильным пред. Господом духов» (LXIX, 29). Очень энергическую защиту мессианского (а в контексте разных вариантов еврейского понимания концепта Мессии и более чем мессианского!) смысла этого именования читатель может найти в давней и популярной по жанру, но довольно компетентной книге французского теолога, существующей и в русском переводе: Л. Буйе , О Библии и Евангелии, Брюссель, 1965, с. 144—147. По поводу эпизода Мт 26: 63—65 (= Мк 14: 61—63) он замечает: «По обычному объяснению этого эпизода, составляющего ключ ко всему Евангелию, за богохульство сочли претензию быть „Мессией, Сыном. Божиим“. Но на это претендовали и многие другие помимо Иисуса, до него и после него, и не видно, чтобы кто-либо когда-либо подумал обвинять их за это в богохульстве. Напротив, Иисус требует признания за Ним вполне сверхъестественного и словно божественного качества тем именно, что сказанными Им вполне ясными словами Он объявляет Себя Сыном. Человеческим. И совершенно очевидно, что с точки зрения первосвященника богохульство именно в этом и заключается» (с. 145). Это суждение, далеко не лишенное смысла, только, может быть, без нужды полемически заостренное (как часто с ненужной эмфазой высказывается и противоположное мнение, настаивающее на всего лишь житейском смысле обсуждаемого оборота). Важно иметь в виду, что оба способа употреблять словосочетание «Сын Человеческий», по-видимому, существовали одновременно, различаясь контекстуально определимой функцией, что его сакрализация в мессианско-эсхатологических контекстах нисколько не вытесняла его в обычном, т. е. квази-местоименном смысле из повседневного обихода (хотя, скажем, упоминаемый Буйе эпизод допроса у первосвященника заведомо к такому обиходу не принадлежал и принадлежать не мог). Этим обусловлена совершенно особая фунциональная уместность его в устах Иисуса, ибо оно предоставляло редкостную возможность сразу и назвать, и утаить Его мессианское достоинство. Характерно, что после столь частого употребления его в функции самоназвания Иисуса оно с самого начала не употребляется христианскими авторами, оставаясь индивидуальной особенностью речи Самого Учителя, не перенятой учениками: после эксплицитного исповедания Иисуса Христом и Сыном. Божиим двузначность утаивающего именования теряла смысл. Ср. I.H. Marshall , The Synoptic Son of Man Sayings in Recent Discussion, New Testament Studies, XII, 1966, p. 327—351; С. Colpe , Der Begriff «Menschensohn» und die Methode der Erforschung messianischer Prototypen, «Kairos» XI, 1969, S. 241—263, XII, 1970, S. 81—112, XIII, 1971, S. 1—17, XIV, 1972, S. 36—51; G. Vermes , Der Gebrauch von bar-nas und bar-nasa im Judisch-Aramaischen, in: M. Black, Die Muttersprache Jesu. Das Aramäische der Evangelien und der Apostelgeschichte, Tubingen, 1982, S. 310—330; С. Schedl , Zur Christologie der Evangelien, Wien-Freiburg-Basel, 1984, S. 177—182; J. A. Fitzmyer , The New Testament Title «Son of Man» Philologically Considered, in: J.A. Fitzmyer , A Wandering Aramean. Collected Aramaic Essays, Society of Biblical Literature, Monograph Series 25, Chico, California, 1979, p. 143—160.

О своих общих переводческих принципах я имел случай объясниться с читателем в № 2 журнала «Альфа и Омега», 1994 г. (с. 11—12).

Дилемму: либо «сакральный язык», либо «современный язык», мыслящийся в каждый момент как язык расхожий и раскованный, от которого требуется в основном гладкость и бойкость, — я считаю в применении к проблеме перевода Писания ложной.

Понятие сакрального языка, встречаемое во многих языческих религиях, весьма логично и неизбежно в системах иудаизма и ислама. Я не вижу возможности отстаивать его как категорию христианского богословия. Равным образом, непрерывный, равный себе «высокий штиль» в чисто риторическом смысле чужд облику греческого текста Нового Завета, и это, как вправе подумать верующий христианин, само по себе, что называется, промыслительно: «возвышенное» в риторическом и эстетическом смысле не совсем соответствует серьезности кеносиса, нисхождения Бога к нам, в наш мир. Замечательный христианский писатель Франции Бернанос сказал как-то: «La saintetfi n’est pas sublime» («Святость не возвышенна»). Святость смиренна.

С другой стороны, текст Писания — это все время «знак» и «знамение». Его знаковость, его притчеобразность (и потому определенная, все время меняющаяся степень загадочности) обращены к вере читателя и только верой могут быть восприняты, так сказать, по назначению; но они могут быть совершенно объективно отмечены также на уровне мирского знания, как литературная функция. Эта функция определяет слог, который не может не быть несколько угловатым. Слог стремится обратить внимание на «особенные», маркированные слова-знаки, отобранные, усвоенные и переосмысленные библейской традицией. Когда перед нашими глазами — дорожный знак, он ведь тоже должен резко отличаться от всего, что вокруг него, должен быть угловатым, должен иметь специфическую форму, чтобы прохожий или проезжий сразу понял, что возникает перед его глазами.

Перевод на «современный» язык? Будучи человеком своего времени, еще у же, своего поколения, я мог бы попытаться выполнять перевод на язык «несовременный», т. е. на язык какой-то минувшей поры русской истории, лишь в качестве очень трудной, изысканной, честолюбивой филологической игры. С задачей перевода Писания такие суетные игры несовместны. С другой стороны, мне кажется странным понимать современность современного языка в духе, так сказать, хронологического изоляционизма; как если бы до современного городского говорка вообще ничего не было. Полноценная, неурезанная современность включает в себя ретроспективу — при условии, что это ее собственная оглядка на прошлое, из того места, где обретается она; и те славянизмы, которые продолжают еще быть понятными, звучат нынче все равно не так, как во времена Ломоносова (а во времена Ломоносова звучали совсем не так, как до Петра, и уж подавно не так, как в начальные времена древнерусской словесности). При переводе любых, в том числе и светских, текстов из других эпох я привык избегать такой языковой стратегии, которая внушала бы читателю иллюзию отсутствия дистанции во времени. (Не у всех моих коллег такие взгляды; многоуважаемый питерский филолог переводит византийское слово, означающее «монеты», словосочетанием «денежные знаки». Для меня дело не в том, что «денежные знаки», так сказать, презренная проза. Нет, просто по контексту описывается, чем монета была для монархического восприятия византийца; разве человек, для коего монеты суть денежные знаки, способен естественно относиться к ним, как византиец?) Что сказать о переводе Писания? Конечно, Влад. Соловьев сказал, что Бог для христианина — «не в уснувшей памяти веков»; на это можно сказать лишь «аминь». Мистически Страсти и Воскресение Христа совершаются для нас сегодня. Но недаром. Церковь обязывает нас читать в Символе Веры: «Распятаго же за ны при Понтийстем. Пилате»: историческая, хронологическая локализация Священной Истории (без которой она не была бы историей) тоже важна, не только фактически, но и вероучительно. То, о чем повествует Евангелие, произошло не в пространстве современности (и особенно не в пространстве изоляционистского представления современности о самой себе), — но среди несколько иных людей, отношений, нравов. Мне трудно отказаться от мысли, что язык перевода должен обо всем этом непрерывно сигнализировать. Определенные евангельские ситуации, будучи пересказаны равным себе современным языком, становятся не более, а менее понятными читателю, более озадачивающими, просто потому, что их событийная сторона предполагает несколько иной «семиотический код».

Я не хочу быть ни «традиционалистом», ни «модернистом», ни еще каким-либо «-истом». Вопрос не допускает идеологизации в духе какого бы то ни было «-изма». Христианская вера — это не эмиграция из своего времени в какое-то благочестивое прошедшее, не «выход из истории», но это и не замыкание себя в своем времени, не потакание самодовольной «современности» (которая, по правде говоря, настолько уверена в себе, что абсолютно не нуждается в наших поддакиваниях); это единение с поколениями людей, которые верили прежде нас. Такое единение предполагает одновременно и дистанцию, и победу над дистанцией. Как написаны Евангелия в греческом оригинале? Не на сакральном (семитском) языке, но на греческом наречии, на котором они становились доступны максимальному числу тогдашних жителей культурной «субэкумены»; да, конечно, — но с каким множеством оборотов, восходивших к языку Септуагинты, то есть маркированных библеизмов внутри самого греческого! Одновременно отход от семитической языковой традиции ради миссионерского приближения к слушателю и читателю, — и явственная, непрерывная оглядка на эту самую традицию, восстанавливающая связи в истории и в вере.

17 Итого всех поколений: от Авраама до Давида — четырнадцать поколений; и от Давида до выселения в Вавилон — четырнадцать поколений; и от выселения в Вавилон до Христа — четырнадцать поколений. Такое подчеркивание числа 14 едва ли может быть случайным: именно таково в сумме числовое значение еврейских букв. составляющих имя Давида, родоначальника династии, которой предстоит быть увенчанной рождением. Мессии: (4)+(6)+(4). Тот же буквенный состав имеет в пространном варианте еврейское слово «жених» (??? [дод], наравне с написанием??? [дод]); значение лексемы «жених» в мессианской символике хорошо известно каждому читателю Евангелий (ср. Мт 9: 15; 25: 1—10 и др.), причем евангельское употребление этого символа укоренено в древней традиции. Мессианское число 14 получает, как это обычно в общечеловеческом обиходе, окончательную непререкаемость от троекратного повторения. Аналогичное использование числового значения букв мы находим в загадочном сообщении Апокалипсиса (Откр 13: 18): «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число это шестьсот шестьдесят шесть». В еврейском обиходе такая практика обозначалась словом «гематрия», восходящим к греческой лексеме «геометрия» (в расширенном значении математики вообще). У современного человека она понятным, но довольно несправедливым образом ассоциируется с т. н. каббалистической традицией, т. е. с мистико-оккультистским направлением иудаистической мысли; на самом деле явление, о котором мы говорим, не укладывается в границы феномена каббалы (если мы понимаем термин «каббала» в том смысле, в котором он употребляется в научном и общеупотребительном обиходе, а не в этимологическом смысле ветхозаветного «Предания» вообще, что, собственно, означает еврейская лексема [каббала]). Bo -1-х, символика, основанная на числовом значении букв, несравнимо древнее самых старых каббалистических трактатов и не раз встречается уже в пророческих книгах ВЗ. Во-2-х, числовое значение букв в условиях, когда никаких иных цифровых обозначений просто не существует, само по себе не имеет ни малейшего привкуса секретного занятия для посвященных в специфической атмосфере оккультных кругов; оно принадлежит культуре в целом.

Использование в Мт «гематрии» — довод против «эллинистического» происхождения этого текста; оно свидетельствует о семитическом (еврейском или арамейском) пратексте.

Весьма важно семиотически и то обстоятельство, что первый четырнадцатичастный ряд знаменательно завершается царствованием. Давида, второй — концом. Давидова царства, третий — его мистическим, метаисторическим восстановлением в Лице Христа (Мессии). Перед нами триадический цикл: земное царство как прообраз Царства Божия — гибель земного царства — приход к людям. Царства Божия. В контексте еврейского лунного календаря автор и его предполагаемый иудейский читатель едва ли могли не подумать о символике лунных фаз: 14 дней от новолуния до полнолуния, еще 14 дней, когда луна идет на убыль, и снова 14 дней от нового новолуния до нового полнолуния.

21 Ты наречешь Ему имя — Иисус; ибо Он спасет народ. Свой от грехов их. Имя «Иисус» (греч. IhsouV , евр. [йешуа] из более старой формы [йеhошуа]) этимологически означает «Господь спасает». У Филона Александрийского (de mut. nom. 121, p. 597) мы читаем: «Иисус — это „спасение Господне“ (swthria Kuriou ), имя самого превосходного свойства».

Книга родства. Почему святой Матфей не сказал "видение" или "слово", подобно пророкам, ибо они таким образом писали: "Видение, которое видел Исайи" (Ис. 1, 1) или "Слово, которое было к Исайи" (Ис. 2, 1)? Ты хочешь узнать, почему? Потому что пророки обращались к жестокосердым и непокорным, а потому и говорили, что это Божественное видение и слово Божие, чтобы народ убоялся и не пренебрег, что они говорили. Матфей же говорил с верными, благомыслящими, равно и послушными и поэтому не сказал предварительно ничего подобного пророкам. Имею сказать и другое нечто: что видели пророки, то они видели умом, созерцая это чрез Святого Духа; поэтому и называли это видением. Матфей же не умственно видел Христа и созерцал Его, но нравственно пребывал с Ним и чувственно слушал Его, созерцая Его во плоти; поэтому не сказал: "видение, которое я видел", или "созерцание", но сказал: "Книга родства".

Иисуса. Имя "Иисус" не греческое, но еврейское, и в переводе значит "Спаситель", ибо словом "яо" у евреев говорится о спасении.

Христа. Христами ("Христос" по-гречески значит "помазанный") назывались цари и первосвященники, ибо они помазывались святым елеем, изливавшимся из рога, который полагали на их голову. Господь называется Христом и как Царь, ибо Он воцарился против греха, и как Первосвященник, ибо Он Сам принес Себя в жертву за нас. Помазан же Он истинным елеем, Духом Святым, и помазан преимущественно пред другими, ибо кто иной имел Духа так, как Господь? В святых действовала благодать Святого Духа, во Христе же действовала не благодать Святого Духа, но Сам Христос вместе с Единосущным Ему Духом совершал чудеса.

Сына Давидова. После того, как Матфей сказал "Иисуса", он прибавил "Сына Давидова" для того, чтобы ты не подумал, что он говорит о другом Иисусе, ибо был и другой знаменитый Иисус, вождь евреев после Моисея. Но этот назывался сыном Навина, а не сыном Давида. Он жил многими поколениями раньше Давида и был не из колена Иудина, из которого произошел Давид, но из другого.

Сына Авраамова. Почему Матфей поставил Давида прежде Авраама? Потому, что Давид был более знаменит; он и жил позже Авраама, и был славным царем. Из царей он первый благоугодил Богу и получил обетование от Бога, что из его семени восстанет Христос, почему все и называли Христа Сыном Давида. И Давид в действительности сохранил в себе образ Христа: как он воцарился на место отверженного Богом и возненавиденного Саула, так и Христос пришел во плоти и воцарился над нами после того, как Адам лишился царства и власти, которую он имел над всем живущим и над демонами.

Авраам родил Исаака. С Авраама начинает евангелист родословие потому, что он был отцом евреев, и потому, что он первый получил обетование, что "о его семени благословятся все народы". Итак, прилично от него начать родословие Христа, ибо Христос есть семя Авраама, в котором получили благословение все мы, которые были язычниками и находились прежде под клятвою. Авраам в переводе значит "отец языков", а Исаак - "радость", "смех". Евангелист не упоминает о незаконнорожденных детях Авраама, например, об Измаиле и других, потому что иудеи происходили не от них, но от Исаака.

Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его. Видишь, что об Иуде и братьях его Матфей упомянул потому, что от них произошли двенадцать колен.

Иуда родил Фареса и Зару от Фамари. Иуда выдал Фамарь замуж за Ира, одного из своих сыновей; когда же этот умер бездетным, то он сочетал ее с Аинаном, который также был его сыном. Когда и этот лишился жизни за свою срамоту, то Иуда ни с кем уже не соединял ее браком. Но она, сильно желая иметь детей от семени Авраамова, сложила с себя одежду вдовства, приняла вид блудницы, смесилась с свекром своим и зачала от него двух детей-близнецов. Когда пришло время родов, первый из сыновей показал из ложесн руку, как будто первым родится он. Повивальная бабка тотчас отметила показавшуюся руку ребенка красной нитью, чтобы можно было узнать того, кто родится первым. Но ребенок увлек руку в чрево, и прежде родился другой младенец, а потом уже и тот, который прежде показал руку. Поэтому родившийся первым был назван Фаресом, что значит "перерыв", ибо он нарушил естественный порядок, а тот, который увлек руку, - Зарою. Эта история указывает на некоторую тайну. Как Зара прежде показал руку, а потом увлек ее снова, так и жительство во Христе: оно открылось во святых, которые жили прежде закона и обрезания, ибо все они не соблюдением закона и заповедей оправдались, но евангельскою жизнью. Посмотри на Авраама, который ради Бога оставил отца и дом и отрекся от естества. Посмотри на Иова, Мелхиседека. Но когда пришел закон, таковая жизнь скрылась, но как там после рождения Фареса позже снова и Зара вышел из чрева, так и по даровании закона позже воссияла жизнь евангельская, запечатленная красной нитью, то есть кровью Христа. Евангелист упомянул об этих двух младенцах потому, что рождение их означало нечто таинственное. Кроме того, хотя Фа-марь, по-видимому, и не заслуживает похвалы за то, что смесилась с свекром, но и о ней упомянул евангелист для того, чтобы показать, что Христос, принявший ради нас все, принял и таковых предков. Точнее: чтобы тем, что Он Сам родился от них, освятить их, ибо он не пришел "призвать праведников, но грешников".

Фарес родил Есрома. Есром родил Арама, Арам родил Аминадава. Аминадав родил Наассона. Наассон родил Салмона. Салмон родил Вооза от Рахавы. Некоторые думают, что Рахав есть та Раав-блудница, которая приняла соглядатаев Иисуса Навина: она и их спасла, и сама спаслась. Матфей упомянул о ней для того, чтобы показать, что как она была блудница, так и все собрание язычников, ибо они блудодействовали в своих делах. Но те из язычников, которые приняли соглядатаев Иисуса, то есть апостолов, и уверовали в их слова, эти все спаслись.

Вооз родил Овида от Руфи. Эта Руфь была иноплеменница; тем не менее, она сочеталась браком с Воозом. Так и церковь из язычников, будучи иноплеменницею и вне заветов, забыла народ свой и почитание идолов, и отца своего дьявола, и Сын Божий взял ее в жены.

Овид родил Иессея. Иессей родил Давида царя, Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею. И о жене Урия Матфей упоминает здесь с той целью, чтобы показать, что не должно стыдиться предков, но более всего стараться прославлять и их своею добродетелью, и что Богу все угодны, хотя бы они произошли и от блудницы, если только имеют добродетель.

Соломон родил Ровоама. Ровоам родил Авию. Авия родил Асу. Аса родил Иосафата. Иосафат родил Иорама. Иорам родил Озию. Озия родил Иоафама. Иоафам родил Ахаза. Ахаз родил Езекию. Езекия родил Манассию. Манассия родил Амона. Амон родил Иосию. Иосия родил Иоакима. Иоаким родил Иехонию и братьев его, пред переселением в Вавилон. Переселением Вавилонским называется тот плен, который позже перенесли иудеи, уведенные все вместе в Вавилон. Вавилоняне и в другое время воевали с ними, но озлобляли их умереннее, тогда же совершенно переселили их из отечества.

По переселении же в Вавилон, Иехония родил Салафииля. Салафииль родил Зоровавеля. Зоровавель родил Авиуда. Авиуд родил Елиакима. Елиаким родил Азора. Азор родил Садока. Садок родил Ахима. Ахим родил Елиуда. Елиуд родил Елеазара. Елеазар родил Матфана. Матфан родил Иакова. Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос. Почему здесь дается родословие Иосифа, а не Богородицы? Какое участие Иосифа в том бессеменном рождении? Здесь Иосиф не был истинным отцом Христа, чтобы от Иосифа вести родословие Христа. Итак, слушай: действительно, Иосиф не имел никакого участия в рождении Христа, и потому должно было дать родословие Богородицы; но так как был закон - не вести родословие по женской линии (Числ. 36, 6), то Матфей и не дал родословия Девы. Кроме того, дав родословие Иосифа, он дал и ее родословие, ибо был закон не брать жен ни из другого колена, ни из другого рода или фамилии, но из того же колена и рода. Так как был такой закон, то ясно, что если дается родословие Иосифа, то тем самым дается и родословие Богородицы, ибо Богородица была из того же колена и того же рода; если же нет, то как бы она могла быть обручена ему? Таким образом, евангелист соблюл закон, который запрещал вести родословие по женской линии, но, тем не менее, дал родословие Богородицы, дав родословие Иосифа. Мужем же Марии назвал его соответственно общему обыкновению, ибо мы имеем обычай и обручника называть мужем обрученной, хотя брак еще и не совершен.

Итак всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов. Матфей разделил роды на три части, чтобы показать иудеям, что находились ли они под управлением судей, как это было до Давида, или под управлением царей, как это было до переселения, или под управлением первосвященников, как это было пред пришествием Христа, - они не получали от этого никакой пользы в отношении к добродетели и нуждались в истинном судии, царе и первосвященнике, который есть Христос. Ибо, когда прекратились цари, по пророчеству Иакова, пришел Христос. Но каким образом от переселения Вавилонского до Христа четырнадцать родов, когда их оказывается только тринадцать? Если бы в состав родословия могла входить женщина, то мы причислили бы и Марию и восполнили число. Но женщина не входит в родословие. Как же это разрешить? Некоторые говорят, что Матфей поставил в счет переселение, как лицо.

Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом. Для чего Бог допустил, чтобы Мария была обручена, и вообще, зачем Он дал людям повод подозревать, что Иосиф познал ее? Для того чтобы она имела защитника в несчастьях. Ибо он заботился о ней во время бегства в Египет и спас ее. Вместе с тем она была обручена и для того, чтобы скрыть ее от дьявола. Дьявол, услыхав, что Дева будет иметь во чреве, наблюдал бы за ней. Итак, для того, чтобы лжец был обманут, Приснодева обручается Иосифу. Брак был только по виду, в действительности же его не было.

Прежде нежели сочетались они, оказалось, что она имеет во чреве от Духа Святаго. Слово "сочетаться" здесь означает соитие. Прежде нежели сочетались они, Мария зачала, почему пораженный евангелист и восклицает: "оказалось", как бы говоря о чем-то необычайном.

Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее. Как же Иосиф был праведен? В то время как закон повелевает изобличать прелюбодеицу, то есть объявлять о ней и наказывать, он намеревался скрыть грех и преступить закон. Вопрос разрешается прежде всего в том смысле, что уже через это самое Иосиф был праведен. Он не хотел быть суровым, но, человеколюбивый по великой своей доброте, он показывает себя выше закона и живет выше заповедей закона. Затем, Иосиф и сам знал, что Мария зачала от Духа Святого, и потому не желал изобличить и наказать ту, которая зачала от Духа Святого, а не от прелюбодея. Ибо смотри, что говорит евангелист: "оказалось, что она имеет во чреве от Духа Святаго". Для кого "оказалось"? Для Иосифа, то есть он узнал, что Мария зачала от Духа Святого. Поэтому и хотел тайно отпустить ее, как бы не осмеливаясь иметь женой ту, которая удостоилась столь великой благодати.

Но когда он помыслил это, се, Ангел Господень явился ему во сне, говоря. Когда праведный колебался, явился ангел, научая его, что должно ему сделать. Во сне является ему, потому что Иосиф обладал крепкой верой. С пастухами, как грубыми, ангел говорил наяву, с Иосифом же, как праведным и верным, во сне. Как мог он не поверить, когда ангел научал его тому, о чем он сам с собой рассуждал и о чем никому не сказал? Когда он размышлял, но никому не говорил, явился ему ангел. Конечно, Иосиф поверил, что это - от Бога, ибо только Бог знает неизреченное.

Иосиф, сын Давидов. Сыном Давида назвал его, напоминая ему о пророчестве, что Христос произойдет от семени Давида. Говоря это, ангел убеждал Иосифа, чтобы он не веровал, но подумал о Давиде, который получил обетование относительно Христа.

Не бойся принять. Этим показывает, что Иосиф боялся иметь Марию, чтобы не оскорбить Бога тем, что он покровительствует прелюбодеице. Или иначе: "не бойся", то есть бойся прикоснуться к ней, как зачавшей от Духа Святого, но "не бойся принять", то есть иметь в своем доме. Ибо в уме и помышлении Иосиф уже отпустил Марию.

Марию, жену твою. Это говорит ангел: "Ты, может быть, думаешь, что она - прелюбодеица. Я же говорю тебе, что она твоя жена", то есть она никем не растлена, но твоя невеста.

Ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго. Ибо она не только далека от незаконного смешения, но и зачала неким божественным образом, так что тебе надлежит более радоваться.

Родит Сына. Чтобы кто-нибудь не сказал: "но почему же я должен поверить тебе, что Родившееся есть от Духа?", ангел говорит о грядущем, именно, что Дева родит Сына. " Если в данном случае я окажусь правым, то ясно, что истинно и это - "от Духа Святаго". Не сказал "родит тебе", но просто "родит". Ибо Мария рождала не для него, но для всей вселенной, и не для него одного только явилась благодать, но она излилась на всех.

И наречешь имя Ему Иисус. Ты наречешь, конечно, как отец и как покровитель Девы. Ибо Иосиф, узнав, что зачатие от Духа, и не думал уже о том, чтобы отпустить Деву беспомощной. И ты будешь помогать Марии во всем.

Ибо Он спасет людей Своих от грехов их. Здесь истолковывается, что значит слово "Иисус", именно-Спаситель, "ибо Он", сказано, "спасет людей Своих " - не только иудейский народ, но и языческий, который стремится уверовать и сделаться Его народом. От чего спасет? Не от войны ли? Нет, но от "грехов их". Отсюда ясно, что Тот, кто родится, есть Бог, ибо прощать грехи свойственно одному только Богу.

А все сие произошло, да сбудется реченное Господом чрез пророка, который говорит. Не думай, что это недавно сделалось угодным Богу, - давно, изначала. Ты, Иосиф, как воспитанный в законе и знающий пророков, вдумайся в сказанное Господом. Не сказал "реченное Исайей", но "Господом", ибо не человек говорил, но Бог устами человека, так что пророчество вполне достоверно.

Се, Дева во чреве приимет. Евреи говорят, что у пророка стоит не "дева", но "молодая женщина". Им надобно сказать, что на языке Священного Писания юная женщина и дева - одно и то же, ибо молодой женщиной оно называет нерастленную. Затем, если бы родила не дева, то как это могло бы быть знамением и чудом? Ибо выслушай Исайю, который говорит, что "ради этого Господь Сам даст вам знамение" (Ис. 6, 14), и тотчас добавляет "се, Дева" и далее. Поэтому, если бы не дева родила, не было бы и знамения. Итак, евреи, замышляя недоброе, искажают Писание и вместо "дева" ставят "молодая женщина". Но стоит ли "молодая женщина" или "дева", во всяком случае, имеющую родить должно считать девой, чтобы это было чудом.

И родит Сына и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог. Евреи говорят: почему же Он назван не Еммануилом, а Иисусом Христом? Должно на это сказать, что пророк не говорит "наречешь", но "нарекут", то есть самые дела покажут, что Он есть Бог, хотя и живет с нами. Божественное Писание дает имена от дел, как, например: "нареки ему имя: Магер-шелал-хашбаз" (Ис. 8, 3), но где и кто назван таковым именем? Так как одновременно с рождением Господа было расхищено и пленено, - прекратилось блуждание (идолопоклонство), то поэтому и говорится, что Он назван так, получив имя от Своего дела.

Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень. Посмотри на пробудившуюся душу, как быстро она убеждается.

И принял жену свою. Матфей постоянно называет Марию женою Иосифа, изгоняя худое подозрение и научая, что она была женою не другого кого-либо, а именно его.

И не знал ея, как наконец Она родила, то есть никогда не смешивался с нею, ибо слово "как" (дондеже) означает здесь не то, будто до рождения не знал ее, после же познал, но что он совершенно никогда не познал ее. Такова особенность языка Писания; так, не возвратился вран в ковчег, "доколе не иссякла вода от земли" (Быт. 8, 6), но он не возвращался и после этого; или еще: "Я с вами во все дни до скончания века" (Мф. 28, 20), а после скончания разве не будет? Каким образом? Тогда тем более. Подобно этому и здесь слова: "как наконец родила" понимай в том смысле, что Иосиф не знал ее ни прежде, ни после рождения. Ибо как Иосиф прикоснулся бы к этой святой, когда хорошо знал ее неизреченное рождение?

Сына Своего первенца. Называет Его первенцем не потому, что будто она родила еще другого какого-либо сына, но просто потому, что Он первый родился и единственный: Христос есть и "первородный", как родившийся первым, и "единородный", как не имеющий второго брата.

И он нарек имя Ему: Иисус. Иосиф показывает и здесь свое послушание, потому что он сделал то, что сказал ему ангел.